Рассказы Леры Колбасовой о координатных АТС

Страница: 1

Сообщений 1 страница 4 из 4

Поделиться12022-02-01 23:42:22

Автор: ABC
Активный участник
Зарегистрирован: 2010-09-27
Приглашений: 0
Сообщений: 5913
Уважение: [+0/-0]
Позитив: [+0/-0]
Провел на форуме:
2 месяца 25 дней
Последний визит:
Вчера 15:53:13

СИЛИКОН

Во второй половине 60-х разразился большой скандал под названием «силикон». К тому времени были завершены все стадии испытаний и выпускались большими партиями координатные станции отечественной разработки: сельская АТС 100/2000 и городская АТСК. Сельскую станцию производили заводы: Рижский ВЭФ , Уфимский телефонный и венгерский завод имени Белояниса, а городскую – Ленинградский завод Красная Заря и заводы ГДР, и ЧССР. Как было тогда принято в странах социалистического лагеря, объединенных организацией СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи), любая разработка, связанная с крупными поставками, организовывалась так, чтобы отдельные страны могли специализироваться на изготовлении определенных элементов. Так реле РЭС 14, основные элементы регистров и маркеров координатных станций, для всех стран СЭВ выпускали в Чехословакии и в Болгарии. К моменту описываемого события на заводе ЧССР изменили технологию формовки контактов реле, и применили в качестве смазки силиконовую пасту, которая была хорошим проводником, поэтому после формовки её не удаляли, упростив процесс изготовления реле. Такие реле были поставлены в ВНР , ГДР и использованы в ЧССР.
Приближался очередной Новый год, и чтобы во время сдать в эксплуатацию большое количество координатных АТС, уже смонтированных в Москве, Б.С. Лившиц послал человек 30 из своей лаборатории в помощь СМУ. Это были мы, молодые инженеры, участвовавшие в разработке АТСК: В.Прудинский, М.Гончарок, Л.Заборова, А.Мороз, Р.Евдошенко, и др. Руководили группой Н.Я. Соловьева и Г.Б. Ханин. Нас всех направили на АТС в Перово. К концу декабря оборудование было проверено и в основном предъявлено Производственной лаборатории МГТС. Начались контрольные вызовы. Конечно, мы хотели скорее сдать станцию и к празднику уехать домой. Поэтому все дружно сели к телефонным аппаратам и создали заметную нагрузку на приборы. Сначала показатели были хорошими и мы уже готовились к отъезду, как вдруг количество непрохождений стало катастрофически расти. Мы с Мариной Гончарок , выясняя причину очередного отказа, обнаружили увеличенное до нескольких кОм сопротивление замкнутого контакта реле РЭС 14. Аналогичную неисправность стали находить и другие. Качество работы станции стало недопустимо низким, а все повреждения сводились к нарушению контактов.
На станцию приехал крупный чин из министерства, а также представитель Тесла Карлин из Торгпредства. Нина Яковлевна Соловьева держала выпаянное реле с «бракованными» контактами, а Генрих Борисович Ханин с тестером в руках демонстрировал начальству сопротивление 3кОм, 20кОм и обрыв там, где допускались единицы Ом.
Выяснилось, что поскольку почти все контакты находились в цепи с индуктивной нагрузкой, они «искрили» при размыкании. Искрогасы применять везде было нецелесообразно, т.к. материал контактов допускал незначительное искрение. Но остатки силиконовой смазки при этом «спекались», образуя прочную, не счищаемую обычными способами, стеклянную пленку, которая, как известно, является изолятором. В тех случаях, когда пленка была очень тонкой или не полностью перекрывала контакт, наблюдалось некоторое её конечное сопротивление.
То, что обнаружили мы в Перово, стало проявляться на других станциях Советского Союза, везде, где были установлены реле чешского производства последнего года выпуска. К счастью, некоторое количество реле РЭС14 для собственных нужд выпускали ВЭФ и Красная Заря. Кроме того, Болгария поставляла такие реле, выполненные по другой технологии.
«Зараженных» станций в городах и сельских районах было много. Некоторые еще лежали на складах, другие уже были смонтированы. Химикам МГУ было дано задание найти приемлемый способ разрушения стеклянной пленки. Предлагались разные варианты, но одни были опасны для людей, другие разрушали металл контактов или монтажные провода. Оценивать варианты приходилось группе Мальвины Петровны Няпинен в производственной лаборатории МГТС. Наконец, остановились на фрионе, который наливали в ведро, а потом опускали туда плату с реле. Пленка становилась хрупкой, и ее счищали металлическими щетками. Так спасали уже смонтированное оборудование. Конечно, процесс был трудоемкий, да и небезопасный: пары фриона и счищаемая пыль вынуждали работать в респираторах.
На местах решали сами: кто чистил контакты фрионом и щетками, кто заменял реле, используя запас. Не установленное оборудование иногда удавалось вернуть изготовителям. Несколько лет «силикон» не давал о себе забыть, и проблемы с ним возникали в самых неожиданных местах.

Приношу извинения за возможные неточности, которые могли возникнуть из-за моей забывчивости или незнания каких-то деталей.

В. Колбасова

Отредактировано ABC (2022-02-15 15:05:11)

Поделиться22022-02-02 00:12:29

Автор: ABC
Активный участник
Зарегистрирован: 2010-09-27
Приглашений: 0
Сообщений: 5913
Уважение: [+0/-0]
Позитив: [+0/-0]
Провел на форуме:
2 месяца 25 дней
Последний визит:
Вчера 15:53:13

Как молоды мы были… (воспоминания о внедрении АТС 100/2000 в Латвии)

В 50-е годы двадцатого века на Западе наиболее массовыми были АТС координатного типа, в которых в качестве основного коммутационного элемента применялись многократные координатные соединители МКС, определяющие точку соединения с помощью электрической информации о двух координатах. Сначала в ЛОНИИС, в лаборатории Б.С.Лившица, Фроловой Л.Г. и Жарковой Л.П. была разработана первая сельская координатная АТС40/80 (цифры указывают предельно возможную емкость АТС). В конце пятидесятых годов завершалось внедрение этой станции на рижском заводе ВЭФ. Параллельно началась разработка координатной АТС, способной полностью телефонизировать село в качестве оконечной, узловой, центральной и учрежденческой станций с широким диапазоном номерной емкости. Под системным руководством Лившица Б.С. группа инженеров во главе с Ханиным Г.Б. разработала такую станцию. В начале 60-х годов группа Э.А.Меламуда начала её внедрение в Риге на заводе ВЭФ.
Мы с Э. Елекоевой, только что окончившие ЛЭИС («Бонч»), и техник Грета Ивановна Устинова были включены в эту группу. Позднее в нее вошли А.Мороз и Г.Боженко. Наши приключения, связанные с внедрением АТС100/2000, возможно, представят некоторый интерес, т.к. характеризуют обстановку, в которой это внедрение происходило.

Включение АТС100/2000
Включение станции происходило по настоянию Минсвязи в мае 1963г. Поскольку в опытную эксплуатацию был отправлен заводской макет, с которым мы с инженерами ВЭФа работали всю зиму, на отладку установленной станции нам всем дали немногим больше месяца.
В качестве опытной зоны был выбран небольшой провинциальный город Крустпилс, где предполагалось установить центральную АТС, там же, на сахарном заводе, работавшем на Кубинском сахарном тростнике, устанавливалась учрежденческая станция, а в деревне Медни, в 40 км от Крустпилса, была оконечная АТС.
Мы приехали в Крустпилс, когда со дня на день ждали ледохода на Западной Двине. Моста, соединяющего две части одного города: новый Крустпилс и старый Якобпилс еще не было. Зимой переходили реку по льду, а после вскрытия льда начинал действовать небольшой пароходик. В ожидании ледохода никто не решался идти по мокрому пористому льду, и гостиница в Крустпилсе была переполнена. Мы, конечно, могли переночевать в станционном зале на полу, подложив под голову пару томов документации, но после нескольких часов в автобусе из Риги очень хотелось нормально выспаться. К вечеру подморозило, мы благополучно перешли Двину и прекрасно выспались в пустой гостинице Якобпилса. Утром же пришлось прыгать через полыньи и преодолевать довольно глубокие лужи на поверхности льда. Часа через два после нашего возвращения в Крустпилс мы любовались эффектным зрелищем ледохода.
Месяц до включения прошел, как в угаре. Мы работали круглосуточно, по сменам. Пригодилась школа, которую еще в Ленинграде нам с Лорой Елекоевой устроил начальник нашей группы Эдуард Меламуд. Он заставил нас достаточно тщательно выучить не только приборы разговорного тракта, которыми мы занимались, но и всю АТС. Это позволило нам неплохо знать стыки между соседними приборами – обычно «больное место». Мы могли выполнять свои настройки даже в отсутствие других разработчиков.
Перед включением абонентов начальник связи Крустпилса развернул разъяснительную работу. Были отпечатаны и переданы абонентам справочники. На главной улице кричали громкоговорители, обучая людей правилам пользования автоматической телефонной связью. Мы веселились, слушая их, например: «Цифры телефонного номера следует набирать в той последовательности, в которой они написаны».
Только молодость и присущие ей чувство юмора и оптимизм помогли нам справиться с неприятностями, сыпавшимися на нас, как из рога изобилия. На вторую ночь после включения абонентов сгорел большой трансформатор выпрямительной установки, обеспечивающей питание АТС постоянным током. Местный работник, ответственный за эту установку, выпросил у Греты Ивановны Устиновой, также члена нашей ленинградской группы, 3 рубля, выпил и крепко уснул. Сама Грета Ивановна отправила нас с Лорой отдохнуть и осталась на ночь на станции одна. Она и спасла АТС от пожара, отключив горящий трансформатор и применив противопожарные средства. Утром мы застали бледную, но спокойную Грету Ивановну, смущенного и расстроенного «виновника» и сильный специфический запах дыма от сгоревшего трансформатора.

О возвратных пружинах и «трусах».
На рижском заводе ВЭФ в 1962г начали выпуск сельской координатной АТС 100/2000. Реле РЭС14 для регистров и маркеров изготавливались там же. Когда первые станции вывезли в Крустпилс и получили довольно интенсивную нагрузку от абонентов, выяснилось, что материал возвратных пружин, обеспечивающих исходное состояние контактов реле после выключения тока через их обмотки, выбран неудачно. Эти выгнутые металлические пластины после нескольких сотен срабатываний реле теряли упругость и переставали выполнять свою функцию. В Москву решили не сообщать. Подходящий материал на заводе подобрали и проверили. Заменить пружины сразу на всех реле при уже включенных абонентах было невозможно. Делали это постепенно, по ночам, когда нагрузки не было. А днем приезжали разнообразные проверяющие и принимающие комиссии: ведь внедрялась первая в стране координатная станция. Основным методом проверки АТС были контрольные вызовы. Когда на центральную станцию приехала особо важная комиссия из Минсвязи, от НИИТС лабораторию разработчиков представляла «тяжелая артиллерия» - Генрих Борисович Ханин и Эдуард Меламуд. Они следили за исправностью приборов и давали членам комиссии необходимые пояснения. По «закону вредности» именно при этой комиссии отказала очередная возвратная пружина группового реле в маркере. Генрих Борисович и Эдуард заметили повреждение раньше, чем члены комиссии. Произошло это перед обеденным перерывом. Все, кроме озабоченных разработчиков, которые не спешили делиться своими впечатлениями с грозными приемщиками, ушли перекусить. Нужно было срочно искать выход: признание ошибки было чревато скандалом, заменить реле за оставшееся время невозможно. И все-таки решение было найдено. От трусов Эдуарда отрезали кусок резинки и привязали к реле, укрепив ослабшую пружину. Вернулись члены комиссии и продолжили контрольные вызовы. Реле работало и никто ничего не заметил. Комиссия дала положительное заключение.

Об МКС и краске
Когда на ВЭФ-е готовили многократные координатные соединители (МКС) для макета первой АТС100/2000, произошла технологическая ошибка. Горизонтальные рейки с «пальцами», завершающими фиксацию точки коммутации, а возможно, и корпуса МКС, направили в химическую протравку после нарезки резьбы в отверстиях для крепежных винтов, соединяющих рейку с корпусом МКС. Отверстия немного увеличились и перестали соответствовать диаметру крепежных винтов. Замена всех реек означала существенные дополнительные расходы, за которые пришлось бы отчитываться. Поскольку речь шла о макете, на котором в заводских условиях предполагалось проверить правильность технических решений и ввести необходимые коррекции, решили скандал замять. При необходимости, можно было исправить ошибку в рабочем порядке. Разница между требуемым и полученным диаметром отверстий была ничтожна, и кто-то придумал закрепить качающиеся винты краской, которой обычно ставит свои штампы ОТК. При высыхании эта краска твердеет и на металле держится довольно прочно. Так и поступили. Заводские испытания прошли благополучно. Но тут было принято решение ускорить внедрение АТС, исключить расходы на изготовление опытного образца и в качестве центральной станции отправить в опытную эксплуатацию макет.
Настройка ЦС в Крустпилсе также прошла нормально. А вот после включения абонентов, когда нагрузка на станцию достигла максимума, краска выкрошилась и рейки одна за другой бессильно опустились. При попытке включить одну точку коммутации, замыкались 10. Это означало соединение между собой («подсадку») сразу десяти разговорных трактов. Не знаю, вышел ли скандал за пределы Крустпилса, но с ВЭФа приехал опытный регулировщик МКС и постепенно, по ночам, заменил рейки.

«Кошки в мешке»
Абоненты Крустпилса весной 1963г уже были включены в центральную станцию. Пора было обеспечивать междугородную связь, а она упорно не шла. Междугородные коммутаторы оставались прежними, теми, которые работали до установки АТС 100/2000, когда связь внутри города обеспечивалась телефонистками местного коммутатора. Поскольку новым звеном являлась наша АТС, причиной нарушения междугородной связи логично было предполагать её. Мы с Лорой Елекоевой тщательно и не один раз проверили все приборы, задействованные в этом виде связи. Попросили разрешения проверить и междугородные коммутаторы, расположенные в соседнем здании. Но нас даже близко не подпустили, сказав, что там применены никому не известные оригинальные схемы Петра Берзиня, местной знаменитости.
Он окончил два европейских университета и, как нам объяснили руководители связи, был кладезем самых разнообразных знаний в областях, смыкающихся с электротехникой. Жил он, кажется, в Мадоне. При возникновении критических ситуаций в работе, например, средств связи, местные власти просили его помощи, разумеется, не безвозмездно. Берзинь, как нам рассказывали, обычно находил выход, но ничего не объяснял и ни схем, ни рисунков не оставлял.
На этот раз ситуация достигла предела, когда междугородные телефонистки, заливаясь слезами под градом проклятий от разъяренных абонентов, объявили, как выразился руководитель лаборатории ВЭФ Теодор Янович Розитис, «итальянскую забастовку», т.е., присутствуя на рабочих местах, не пытались обслуживать соединения. Местное начальство прибегло к крайней, не раз испытанной мере – вызвало Берзиня.
Он, явившись, заявил, что наша станция никогда работать не будет, что она, а заодно и такие никудышные специалисты, как мы с Лорой – «кошки в мешке» и лучше всего демонтировать станцию и поручить ему, Берзиню найти подходящую замену. Его презрение к нам было так велико, что он показал мне грязноватую бумажку, на которой был нарисован от руки таинственный междугородный коммутатор, примененный в Крустпилсе. Я с изумлением узнала знакомую простую схему, которую мы проходили в самом начале изучения телефонии. Мы с Лорой отправились в местную библиотеку и в учебнике по телефонии для техникумов связи нашли нужную принципиальную схему. Лора для начала проверила шнуры на коммутаторе и нашла несколько обрывов. Схему скопировали, и с её помощью монтер, обслуживавший коммутатор, нашел и устранил довольно много неисправностей и отремонтировал все шнуры и коммутаторы. Междугородная связь стала налаживаться. Жизнь вошла в свое русло.
Мы поняли, что причиной наших затруднений было то, что автоматическая станция чувствительней к неисправностям, чем человеческое ухо. Все повреждения, найденные на коммутаторе, конечно, влияли на качество разговорного тракта, но не препятствовали установлению соединения.
А Берзинь в ярости предал анафеме нас и нашу станцию, и уехал.

«Полтергейст» на сахарном заводе.
Эту головоломку я так и не решила. А Эдуард Меламуд и теперь, через 40 с лишним лет, поддразнивает меня, уверяя, что я приманила на станцию «барабашку». В очередную рабочую ночь мы настраивали связь по соединительным линиям между центральной и учрежденческой АТС. Меламуд был на ЦС, а я в километре от него на УАТС сахарного завода. Завод ночью не работал, только сонный вахтер дал мне ключ от комнаты, где находилась наша 100-номерная станция. Мы с Эдуардом благополучно провели все проверки и настройки. И тут начались чудеса. Я точно знала, что завод пуст, и никто из абонентов УАТС пользоваться связью не может. Но явственно услышала, как щелкает импульсное реле регистра в такт с набором номера. При этом набиралась только единица: первая, вторая…пятая. Затем регистр освобождался, занимался следующий, все повторялось, и так до пятого регистра, затем снова первый. Ну, очередность занятия регистров и имитация серий понятна, если есть нестабильный источник вызова. Но что за источник? Я отключила кросс абонентских линий, чтобы исключить возможность влияния неисправности линии – явление не исчезает. Вызвала Эдуарда по служебной связи:
- У меня регистр сам себя набирает! – После некоторой паузы слышу:
- Все! Кончаем. Идем спать.-
Я хотела поискать возможную неисправность, имитирующую действия абонента, но все пропало. После включения кросса станционный телефон работал, и с него я позвонила Эдуарду сообщить о моем поражении. Непонятное явление длилось минут 15. Больше я никогда не сталкивалась с подобной ситуацией, а с другими загадками мы, рано или поздно, справлялись.

Станционные будни.
Каждая аппаратура, как музыкальный инструмент, имеет свой голос. А телефонная станция, состоящая из многих приборов, звучит как оркестр. Если долго вслушиваться в такое звучание, представляя себе при этом, как работает станция, начинаешь не только различать определенную мелодию, но и по диссонансам определять место неисправности. На неподготовленного наблюдателя такой способ диагностики производит впечатление таинственного действа. Но это всего лишь уровень квалификации, который пропадает при долгом отсутствии практики. Такой опыт приобрели и мы за время внедрения АТС100/2000 сначала в Крустпилсе, а потом в Рузе и Можайске под Москвой.
После включения центральной станции в Крустпилсе мы могли вносить коррекции, делать проверки, требующие отключения групповых приборов и заменять неисправные приборы только ночью, когда нагрузка падала практически до нуля. Утром Эдуард Меламуд обычно проводил занятия с обслуживающим персоналом. После пары часов сна мы, как правило, возвращались на станцию, чтобы провести контрольные вызовы.
Среди учеников Эдуарда выделялась явными способностями Таня Китова, только что окончившая одиннадцатый класс местной школы. Лора Елекоева убедила Таню учиться в институте, а поскольку её способности заметили не только мы, местные власти оплатили её учебу в ЛЭИС. Вернувшись уже инженером, она стала «хозяйкой» центральной АТС. Таня организовала замену станционного оборудования, бывшего когда-то макетом, на серийно выпускаемое, а также предложила ВЭФ и ЛОНИИС проводить у нее испытания вновь разрабатываемых измерительных и проверочных приборов. Эти приборы обычно оставались на станции, что позволило Тане организовать целую систему наблюдения за работой станции с выводом результатов к ней домой.
Работа в Крустпилсе дала нам не только знание АТС определенного типа. Достаточно часто приходилось ездить без Эдуарда Меламуда, даже одной. Попадая в непривычные для нас, порой сложные ситуации, мы учились принимать решения. Конечно, они не всегда были правильными. Борис Самойлович Лившиц, четко определяя сроки и конечный результат каждой командировки, исключал для нас даже мысль о возможности невыполнения его распоряжения. Обычно нам приходилось иметь дело с людьми старше нас не только по возрасту, но и по должности. В этих условиях добиться включения или ремонта линии, перевозки и установки оборудования, назначения более квалифицированного персонала требовало немалой изобретательности.
С персоналом, особенно в удаленной деревне Медни, где в помещении почты стояло оборудование 100 – номерной оконечной АТС, возникали комичные ситуации. Я сама слышала, как дежурная по почте учила новую сотрудницу - свою сменщицу:
- На этой станции бывает так: что-то начинает громко выть и звенеть, при этом мигают разноцветные лампы. Ты тогда подойди к этой ручке и опусти её вниз. Все успокоится, станет тихо и хорошо. – Она имела в виду рубильник выключения станционного питания.
Следующая партия станций была изготовлена на ВЭФ с учетом всех разработанных в Крустпилсе коррекций. На этот раз опытную зону организовали в Московской области, в г.Рузе и г.Можайске. Там в основном работала Галина Боженко, окончившая ЛЭИС на два года позднее нас. Персонал станций состоял из местных техников. Это обычно были женщины средних лет, обремененные заботами о семье, хозяйстве, домашних животных. Координатная станция, слишком сложная для них, первое время вызывала страх. Гале приходилось не только выполнять свою работу: производить измерения и определять «слабые места» во всех приборах станции, но и гасить периодически вспыхивающую панику по поводу неизбежно возникающих время от времени повреждений. Так, чтобы найти оборванный провод и вернуть на станцию сигнал посылки вызова, она вытолкала из зала перепуганных и причитающих женщин и заклинила дверь с помощью палки от метлы.

Наш быт
Поскольку мы вели ночной образ жизни, удобнее было жить в одноместном номере или со своими коллегами. Но одноместных номеров было мало, и нам отказывали. Со временем, мы изобрели способ, как, не затрудняя местное начальство просьбами о протекции, предстать перед гостиничной администрацией в образе важной персоны. С железнодорожной станции мы отправлялись не в гостиницу, а на АТС. Оттуда звонили администратору гостиницы и, представившись работником Министерства связи Латвии, начальственным тоном заказывали соответствующий номер для инженера из Ленинграда. Если это не помогало, значит, места действительно нет. Случалось нам спать и в автозале на столе.
Питались мы в ресторане Крустпилса или Якобпилса, в зависимости от того, в какой гостинице остановились. В этих провинциальных городах, разделенных Западной Двиной и еще не привыкших к административному объединению, одно было общее: женщины в ресторан не ходили. А мы обедали часов в 9 вечера перед рабочей ночью. Работники ресторанов знали, что мы вынуждены вести такой нездоровый образ жизни, и относились к нам сочувственно и доброжелательно, а посетители – не знали. Наш пол и наша молодость приводили их в шаловливое настроение. Но официантки в Крустпилсе, когда мы с Лорой оказывались без мужского сопровождения, кормили нас в служебном помещении на широком подоконнике. А в Якобпилсе швейцар по собственной инициативе отгонял от нас непрошенных поклонников.
Первая в Советском Союзе координатная станция широкого применения была сильно разрекламирована в пределах Латвии. В Крустпилс приезжало самое разнообразное начальство, включая министра связи Латвии Александрова и его заместителя Янсонса. На ВЭФ сняли небольшой фильм о производстве станции с Люсей Смольновой, тоже выпускницей ЛЭИС, в качестве кинозвезды. А в Крустпилс приехала съемочная группа рижского телевидения. В тот день мы с Лорой Елекоевой настраивали связь центральной станции в Крустпилсе с оконечной в Медни. Но телевизионщики потребовали убрать «некрасивые» провода, подключенные к измерительным приборам и включить красиво мигающие лампочки аварийной сигнализации. После выхода в эфир снятого тогда репортажа Лору стали узнавать на улицах Крустпилса и Якобпилса.
Отношения с ВЭФовцами во главе с начальником лаборатории Теодором Яновичем Розитисом у нас были вполне доброжелательные. В начале нашего знакомства они, даже во время общих совещаний, говорили в основном на латышском языке, которым мы не владели. В Крустпилсе латышская речь звучала реже. Зато мы слышали (жаль, что не записывали) великолепные образцы импровизаций на русском языке. Я запомнила, как Эдуарда в пылу спора обозвали «червяком бумажки». А Теодор Янович показал мне пушистый розовый цветочек и сказал:
- У нас это называется «ноги кота» (c ударением на О) – я тоже узнала цветок:
- А у нас – «кошачьи лапки» -

Поделиться32022-02-15 15:06:15

Автор: ABC
Активный участник
Зарегистрирован: 2010-09-27
Приглашений: 0
Сообщений: 5913
Уважение: [+0/-0]
Позитив: [+0/-0]
Провел на форуме:
2 месяца 25 дней
Последний визит:
Вчера 15:53:13

КОРОТКИЕ ИСТОРИИ

О любви к музыке
Однажды случилось так, что заболела Рита Михайловна, машинистка отдела Лившица Поскольку она не только была внимательна и печатала быстро, но и правила наши грамматические и стилистические ошибки, многие в отделе старались свои материалы давать ей. В результате она перенапрягла спину и плечи. Врач не освободил её от работы, но потребовал прекратить машинопись в течение нескольких месяцев. Рита Михайловна, не привыкшая к безделью, ужасно томилась, а читать в рабочее время художественную литературу ей не позволяла совесть. Чтобы она не вздумала печатать, Эдуард посадил Риту Михайловну в нашей лаборатории подальше от пишущей машинки за свободный стол позади Софьи Борисовны. Совершенно неожиданно это создало проблему. От тоски Рита Михайловна стала напевать. Пела она без слов очень высоким голосом соответствующие её настроению унылые мелодии. Софья Борисовна не могла сосредоточиться на работе, невольно вслушиваясь в это печальное пение. Наконец, не выдержав, она, извинившись, попросила Риту Михайловну не петь.
- Конечно, Софья Борисовна! – сказала она
- Вы бы сразу сказали, что не любите музыку! –
Позднее мы нашли Рите Михайловне занятие, которым сами тяготились. Мы проводили тогда, в конце 60-х, климатические испытания малогабаритного реле РЭС22, которое собирались применить в нашей разработке устройств согласования системы передачи ИКМ и аналоговых АТС. Испытания были нужны, чтобы убедить Харьковский завод, выпускавший эти реле, увеличить в ТУ на порядок срок службы контактов для наших условий применения.
Нужно было через каждый час проверять температуру, влажность и целостность замыкаемой цепи в течение рабочего дня 2 или 3 месяца.
Рита Михайловна добросовестно поддерживала условия испытаний и записывала результаты наблюдений. Благодаря убедительному протоколу, мы согласовали с заводом применение реле, и в дальнейшем Пермский завод Дальней связи много лет выпускал согласующие устройства для декадно-шаговых и координатных АТС.
Рита Михайловна была вполне довольна временной работой, вылечилась и приступила к своей основной работе классной машинистки.

Мария Григорьевна
Марии Григорьевне в середине 60-х было около 50-и лет. Человеком была она честным и очень добросовестным. Свято верила в коммунистические идеалы и всеми силами стремилась воспитать эту веру в нас, молодых специалистах. При всех достоинствах, она была совершенно лишена чувства юмора, которого в «молодых специалистах» было с избытком. В нашем представлении, она и две её подруги в других лабораториях вполне соответствовала образу комсомольцев 20 – х годов. С Марией Григорьевной связано несколько эпизодов, которые казались нам тогда комическими.

В начале 60 – х, по распоряжению начальника отдела кадров, утром у проходной патруль, состоявший из коммунистов института, «ловил» сотрудников, явившихся на работу после начала рабочего дня. Их фамилии вывешивались на доске объявлений. Вероятно, были еще какие-то кары, кроме позора. К счастью, я в то время редко появлялась в институте, большую часть времени проводила в командировках. Поэтому «репрессиям» не подвергалась, но описываемый случай застала.
Однажды Мария Григорьевна стояла у проходной в патруле, выполняя как активная коммунистка общественную нагрузку, и среди опоздавших «поймала» грозу всего института, начальника режимного спецотдела. Он, в соответствии со своим положением, конечно, мог поставить на место любой патруль, сказав, что их не касается причина его опоздания. Но повел себя, как простой «смертный»: стал оправдываться неисправностью автобуса (стандартная причина опоздания). Мария Григорьевна неумолимо занесла его в «черный» список и вывесила на доску. Сенсационная весть разнеслась по институту и почти все сотрудники под разными предлогами ходили полюбоваться знаменитой фамилией в списке «штрафников». Примерно через час Марию Григорьевну вызвали в партком. Вернулась она с заплаканными глазами, а список был немедленно снят.

Не знаю, была ли Мария Григорьевна участницей следующего эпизода, но поскольку он также связан с опозданием на работу, расскажу здесь. Инженер нашего института Юра С. по пути на работу наступил на плохо закрытую крышку люка канализации и провалился. К счастью, он не травмировался, но запачкался изрядно. Пришлось вернуться домой и переодеться. Когда он, наконец, заметно опоздав, вошел в институт, женщина, стоявшая в патруле спросила его:
- Вы откуда?- она предполагала, что так поздно человек может придти только из другой организации. Юра честно ответил:
- Из люка. –
- Проходите – сказала она. Среди многочисленных смежных организаций, сокращенные названия которых запомнить было невозможно, вполне мог быть и ЛЮК.

Шло очередное производственное совещание института в актовом зале. Все интересные темы были уже обсуждены. Докладчик говорил о дисциплине, которая всегда оставляет желать лучшего, хотя особых «злодейств» за отчетный период замечено не было. Заполненный зал откровенно скучал: кто дремал, кто читал, положив книгу на колени, кто думал о работе и записывал мысли в блокнот, кто тихонько переговаривался с соседом. Доклад закончился, и докладчик предложил задавать вопросы.
- Я хочу выступить – громко сказала Мария Григорьевна из последнего ряда. Широкими шагами, твердо ступая, она прошла через весь зал к трибуне.
- Пусть меня накажут! Пусть меня лишат премии! Пусть меня даже уволят!! Но я скажу! - зал оживился, зашевелился и заинтересованно уставился на Марию Григорьевну.
- Я все равно скажу: дисциплина у нас никуда не годится! – все в зале потеряли интерес к происходящему и вернулись к прерванным занятиям. Только мы с Лорой, стоя в конце зала у колонн, привалились друг к другу, трясясь от беззвучного смеха. Нас Поразительной было не только сказанное, но и спокойная реакция зала.

Официальное сообщение о снятии Хрущева с поста генерального секретаря КПСС еще не появилось, хотя слух об этом уже был. Марию Григорьевну куда-то вызвали, как мы потом поняли – в партком. Вернулась она заплаканная. Некоторое время молча мрачно сидела за столом. Потом достала из-под стекла фотографию Хрущева, убрала её в стол и вместо неё положила под стекло фотографию Брежнева, нового генерального секретаря. Мы все поняли.

Институт отмечал окончание очередного, кажется, 1964 года. Мы в лаборатории тоже праздновали. Мария Григорьевна, посидев с нами, ушла поздравлять своих знакомых в парткоме и других лабораториях. Вернулась она со своим другом Петром Петровичем, бывшим морским офицером, славившимся в институте хорошим пением. Мария Григорьевна сказала, что он может нам спеть. Мы поддержали её. И он, широким жестом указывая на наш основательно разоренный стол, действительно красивым баритоном запел арию Руслана: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями? Чей борзый конь тебя топтал… и т.д..». Мы, конечно, и так были чрезмерно настроенные на юмор, но, уважая чувства нашего гостя, изо всех сил старались сдержаться. За столом было тесно, и я почувствовала, как трясется от сдержанного смеха сидевшая вплотную ко мне Софа. Чувствуя, что сейчас начну неприлично хохотать, я выскочила в коридор, а за мной перегнувшись пополам - Софа. Там уж мы дали себе волю.

Приключения в командировках
В начале 60-х в латвийском городке Крустпилсе наша группа занималась внедрением АТС 100/2000. С ВЭФа прислали регулировщика реле и МКС. Ему было лет 40, а может, и побольше, что с нашей точки зрения было весьма почтенным возрастом (нам с Лорой было 24-25 лет, а Эдуарду около 30-и). Но регулировщик, совершенно лысый, да к тому же и без одной ноги, себя старым не чувствовал, напротив, был весьма игрив. Чаша нашего терпения переполнилась, когда он попытался потереться о щеку Лоры лысиной, поросшей седоватым пушком. После этого мы хмуро уходили подальше, когда он спрашивал: «Которая из козочек подержит мне лампу?», но жаловаться стеснялись. Эдуард, наш начальник, не понимал, в чем дело и, удивляясь нашему необычному недружелюбию, сам помогал регулировщику. Работали мы по ночам, чтобы не мешать абонентам. А днем договорились пойти в ближайший лес за подснежниками, которых тогда было в изобилии. Регулировщик, услышав о наших планах, стал жалобно проситься с нами. Нам совсем не «улыбалась» перспектива общества такого «кавалера», и мы не спешили его приглашать. Шокированный нашей упорной неприветливостью, Эдуард пристыдил: «Девчата! Мы же ленинградцы!» - и сам позвал регулировщика на прогулку. Мы уныло смирились. А когда поспав после рабочей ночи несколько часов, мы собрались позавтракать и идти в лес, возник вопрос, кому стучаться в номер к регулировщику, Эдуард потребовал, чтобы в знак нашей доброжелательности, это сделали мы. Бросили «на морского» и жребий выпал Лоре. Вернулась она сияя: регулировщик, завернувшись в одеяло, открыл дверь, но от прогулки отказался. А вечером, когда мы пришли работать на станцию, услышали его самодовольный голос: «Надоели мне эти девчонки - ленинградки. Пристают: Пойдем в лес гулять! - Я уж не знал, как от них отвязаться». Мы с Лорой остолбенели, а потом долго смеялись.

Мы с Сашей М. очередную ночь работали в Крустпилсе на учрежденческой АТС сахарного завода. Под утро, часа в 4, он пошел на железнодорожную станцию. Кончалась его командировка и он уезжал в Ленинград. Мне взгрустнулось: домой тоже хотелось, но это было в неопределенном будущем. Борис Самойлович (начальник лаборатории в ЛОНИИС) мог, по обстоятельствам, и продлить командировку. Поскольку намеченная на эту ночь работа была выполнена, я решила новую не начинать, а побаловать себя и остаток ночи поспать в гостинице. Накрапывал дождь и я надела плащ с капюшоном. На крылечке завода в темноте я чуть не упала, споткнувшись о влюбленную пару. А когда поравнялась с мостиком через приток Двины, из-под него с каким-то рычанием выскочил крупный человек и бросился ко мне. Я в ужасе бросилась бежать, слыша за собой тяжелый топот. Так быстро я никогда не бегала, даже тогда, когда в учебном институте мне грозил незачет и недопущение к экзаменам. Эффект от моего громкого шлепанья по лужам усиливался грохотом пластикового плаща. Пробежав метров 500-800, я, запыхавшись, ворвалась в помещение телеграфа и междугородки, которые работали круглосуточно. Увидев мою панику, знакомые телефонистки пустили меня в служебное помещение. Хлопнула дверь, и в зал для клиентов вошел высокий мужчина. Я притаилась. Он подождал немного и ушел. А я до рассвета так и не решилась уйти. Меня напоили чаем, но поспать побольше мне так и не удалось.

Поделиться42022-02-15 15:22:03

Автор: ABC
Активный участник
Зарегистрирован: 2010-09-27
Приглашений: 0
Сообщений: 5913
Уважение: [+0/-0]
Позитив: [+0/-0]
Провел на форуме:
2 месяца 25 дней
Последний визит:
Вчера 15:53:13

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Знакомство
В институте наше появление было воспринято с юмором. Поскольку были мы с Лорой Елекоевой девушками рослыми и появлялись обычно вместе, да еще с работавшей в лаборатории раньше Галей Никифоровой, нас называли «баскетбольной командой Лившица».
Седьмая лаборатория размещалась на первом этаже в помещении, примыкавшем к Музею связи и имевшем два входа: парадный - со стороны переулка Подбельского и внутренний – со двора института. На работу все сотрудники лаборатории ходили с парадного входа, минуя проходную. Такая особенность расположения позволяла иногда незаметно сбегать в гастроном, находившийся рядом, на улице Союза Связи (теперь Почтамтской). Нас с Лорой, как молодых, иногда посылали за мелкими покупками, но не слишком часто. Ходили туда мы всегда вместе. И вот, на первом для нас профсобрании лаборатории слово взял парторг лаборатории (возможно, он тогда уже был парторгом института) Иннокентий Иннокентьевич Семенов:
- Некоторые наши сотрудницы в рабочее время в обнимку разгуливают по переулку Подбельского. Я не буду называть их фамилий. Их все знают: это Лора и Лера. – Мы смиренно приняли замечание, хотя привычки гулять «в обнимку» у нас не было.

Первая моя работа в лаборатории Лившица – разработка регистра-пересчетчика на магнитных элементах для сельских АТС. Это было и темой моего дипломного проекта. Курс логических магнитных элементов с применением материалов с прямоугольной петлей гистерезиса в ЛЭИСе нам читал разработчик этих элементов Кобленц Я.Г. Логические магнитные элементы были аналогом малых микросхем и, подобно им, выполняли элементарные логические функции (И, ИЛИ, НЕТ, РАЗВЕТВЛЕНИЕ и др). Производственные мастерские НИИТС изготавливали магнитные элементы, но информация об устойчивости работы приборов, содержащих эти элементы, отсутствовала. Лившиц, с одной стороны, не мог совсем отказаться от объявленных «перспективными» элементов схем, а с другой стороны, не хотел рисковать провалом разработки из-за использования не апробированных элементарных устройств. Борис Самойлович поступил со свойственной ему мудростью. В 1961г.он начал две параллельные разработки регистра-пересчетчика. Первый вариант на плоских реле был поручен сотруднице 7-й лаборатории Тамаре Сидельник (после замужества - Жущиковской). Она, так же, как и я, только что окончила ЛЭИС, но вечерний курс. До того имела диплом техникума связи и несколько лет работала в этой лаборатории. Второй вариант на магнитных элементах поручили мне. Обеими разработками руководила Людмила Сергеевна Лебедева, прекрасно понимавшая назначение будущего прибора и имевшая опыт разработок релейных устройств. Они с Тамарой раньше уже работали вместе и говорили на одном языке. Мне требовалась системная помощь, я её и получала, не отнимая у руководителя слишком много времени. Обстановка в группе была доброжелательная. Я работала увлеченно, приобретая опыт разработки, а также навыки общения с изготовителями ячеек магнитных элементов в экспериментальных мастерских института, и с конструкторами. Макет к моей радости заработал, но тут началась весна, и стало пригревать солнце. Моё рабочее место было у окна. Я заметила, что сбои начинаются после перехода солнца на нашу сторону переулка Подбельского, а к полудню, когда солнце уже припекало, работа моего регистра нарушалась окончательно. К вечеру все восстанавливалось. Когда я об этом рассказала Люсе Лебедевой (она позволила себя так называть, т.к. была не на много старше меня), они с Лившицем произвели простой эксперимент, до которого я не додумалась, но приняла к сведению на будущее. Они направили на макет яркий свет настольной лампы и добились такого же эффекта, как от солнца. Был составлен соответствующий протокол, и мою часть темы закрыли. Опечалена этим фактом была только я. Тамарин вариант был благополучно завершен и подготовлен к серийному производству на заводе. А Борис Самойлович был даже рад, что благодаря своей предусмотрительности, не направил разработку по модному, но ложному пути.

Первые системные знания.
Первые сведения о координатных АТС мы с моими однокурсниками получили в ЛЭИС. Это были шведские телефонные станции, в которых признаки нового (координатные соединители, маркеры ступеней искания и регистры, способные накапливать цифры, принимаемые от абонента) сочетались с характерным для декадно-шаговых АТС способом установления соединения - последовательно по ступеням искания по мере получения достаточного количества цифр. Координатные АТС нам читал Подвиз М.М., а на последнем курсе – Лившиц Б.С., начальник 7-й лаборатории НИИТС.
После неудачи с регистром на магнитных элементах меня, как и мою однокурсницу и приятельницу Лору Елекоеву, временно подключили к обработке материалов о потребности в сельских средствах связи, собранных нашими сотрудниками Люсей Смирновой и Сергеем Мотылевым в поездках по всему Советскому Союзу. Работа, хотя и рутинная, была достаточно интересна и пополнила наш кругозор неожиданной информацией, оживленной рассказами Люси и Сергея. Им приходилось забираться в самые глухие углы страны, пользуясь при этом всеми видами транспорта: от собственных ног и велосипедов, лошадей и верблюдов до дрезины, поезда и самолета. Они вникали в обстоятельства, при которых в некоторых деревнях вообще отказывались от телефонной связи «за ненадобностью» или наоборот, остро нуждались в любом виде связи, находясь в труднодоступном месте. Наша работа не требовала никакой квалификации, но нам с Лорой было интересно и полезно получить представление о реальном положении дел в сельской связи.

Сотрудники.
Первое время, когда мы с Лорой еще не начали ездить в командировки, у нас была возможность приглядеться к сотрудникам лаборатории. Среди них было немало колоритных личностей.
Начальник лаборатории Борис Самойлович Лившиц сам углубленно занимался математической стороной Теории телефонных сообщений и связанными с нею вопросами группообразования ступеней искания координатных станций. Тогда, в начале нашего с Лорой «пути», он был заядлым курильщиком. Поскольку от собственного кабинета он отказался, а сидел в большой проходной комнате, табачным дымом дышали еще человек 7. Людмила Гурьевна Фролова, профорг лаборатории, безуспешно воевала с ним по этому поводу. Сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации он писал в лаборатории после работы, когда все уходили. Борис Самойлович, конечно, контролировал все разработки лаборатории, но особое внимание уделял группе трафика, занимавшейся расчетом и моделированием количества приборов АТС, которой руководил молодой инженер, впоследствии кандидат технических наук и зам. директора института по науке Ким Петрович Мельников. Тогда он для нас был просто Кимом, приятным и обходительным человеком, к тому же красавцем. Сначала Лора, защищавшая дипломный проект по его тематике, была зачислена в его группу, а я в группу Людмилы Сергеевны Лебедевой.
Когда организовалась новая группа для внедрения сельской АТС 100/2000 под руководством только что вернувшегося из Сибири Эдуарда Александровича Меламуда, Ливщиц сделал нас с Лорой основой этой группы. Эдуард, всего на 5 лет старше меня, взялся активно нас воспитывать, и мы по началу боялись его. Однажды мы с Лорой не успели днем закончить работу, которую он нам поручил. Дело было не в сложности работы, а в нашей несобранности: мы проболтали с однокурсниками, распределенными в другие лаборатории института. Не желая получать от Эдуарда вполне заслуженный нагоняй, мы решили остаться после работы и дописать порученное нам описание схемы. Мы были вполне довольны своей добросовестностью и самоотверженностью. Борис Самойлович обнаружил нас за шкафом, где стоял наш с Лорой общий рабочий стол. Узнав, почему мы остались, он провел урок трудовой дисциплины. Борис Самойлович объяснил, что нас не перегружают, а дают работу, с которой мы обязаны справляться в рабочее время. То, что это у нас не получилось, свидетельствует о неправильном использовании времени. На этот раз он позволил нам закончить работу, чтобы не попало от Меламуда, но предупредил, что это первый, и последний раз.
О Генрихе Борисовиче, общем любимце, я уже писала.
С Иосифом Ефимовичем я общалась меньше, в основном тогда, когда ушел на пенсию Генрих Борисович. Не имея высшего образования, Иосиф Ефимович в технике был, видимо, весьма начитан, но до многого доходил своим умом. Казалось, он наслаждается процессом разработки. Созданные им решения походили на изысканные кружева. Человек, и без того выдержанный, после перенесенного инфаркта, он стал воплощенным спокойствием. Он руководил разработкой усовершенствованного варианта координатной АТС – АТСКУ, разработкой городской координатной подстанцией ПСК-1000, сельской координатной АТС 50/200 и 50/200М. На всех его разработках лежит печать изысканности.
Доброжелательность в сочетании с уроками житейской мудрости, приправленные изрядной долей юмора, мы с Лорой находили в «курятнике» - маленькой комнатушке, возвышавшейся над остальным пространством лаборатории на несколько ступенек. Там «в тесноте, да не в обиде» располагались: машинистка Майя Коган, монтажница Шура Ефимова и копировщица Люся Спиридонова. Им мы рассказывали о первых своих производственных обидах и успехах, всегда встречая сочувствие и утешение. Там мы слушали пение Люси, обладавшей сильным и красивым голосом, но довольно пренебрежительно к этому относившейся. Там порой мы узнавали о событиях в театральной жизни города, о новинках в литературе. Шура, занимавшаяся в институте распространением театральных билетов, часто «добывала» билеты на интересные спектакли и для нас. А её живые и образные рассказы мы воспринимали как театральное представление.

Командировки
Мы с Лорой начали часто ездить в командировки вскоре после перехода в группу Меламуда. Сначала мы почти «поселились» в Латвии, потом в Подмосковье. Позднее я однажды ездила в Прагу, часто бывала в Москве, а Лора - в Будапеште, Вильнюсе и в Уфе. Это была пора внедрения координатных станций АТС 100/2000, АТСК и АТСКУ, заслуживающая отдельного рассказа. Были и другие командировки.
Стоит остановиться на моих первых поездках в Москву. Тогда я под руководством Меламуда занималась шнуровыми комплектами АТСК. Борис Самойлович, сам великий дипломат и политик, давал и нам уроки дипломатии. Посылая меня в Московскую производственную лабораторию, он подробно проинструктировал, как я должна получить положительные заключения, которые, как он полагал, начальник лаборатории Людмила Иосифовна Сагалович не собирается нам давать. Я, приехав на Московскую сеть и представившись Людмиле Иосифовне, старательно приступила к выполнению задачи. Вероятно, мои хитрости выглядели весьма забавно. Людмила Иосифовна еле сдерживала улыбку. А потом категорически потребовала от меня четко сформулировать нужный Лившицу конечный результат. Я так и поступила. Сагалович дала мне все необходимые бумаги. Борис Самойлович остался доволен, а Людмила Иосифовна позвонила ему и не без ехидства попросила его «всегда с подобными заданиями посылать Леру». Действительно, за заключениями по испытаниям наших разработок Лившиц достаточно часто посылал меня. Конечно, они оба прекрасно понимали ситуацию и забавлялись ею. А у меня сложились добрые отношения не только с Людмилой Иосифовной., но и с ее подчиненными, что было не только приятно, но и полезно, во всяком случае, для меня. Впоследствии мы не раз помогали друг другу неофициальными консультациями и советами. Так что урок коммуникабельности пошел впрок.

Страница: 1

поговорим о ЛОНИИС

Меню навигации