«ЛЕНИНГРАДСКОЕ
ДЕЛО
Составители:
Виктор Иванович Демидов, Владислав Александрович Кутузов
Заведующий редакцией В. Ф. Лепетюхин Художник В. Г. Гузь Художественный редактор А. А. Власов Технический редактор I'. В. Преснова Корректор М. В. Иванова ИВ №5299
Сдано в набор 21.08.89. Подписано к печати 13.03.90. М-19065. Формат 84ХЮ8|/з2- Бумага тин. №2. Гарн. обыкп. нов. Печать офсетная. Уел. печ. л. 21,84. Уел. кр.-отт. 22,26. Уч.-изд. л. 23,66. Тираж 200 000 экз. Заказ № 204. Цена 1 р. 10 к.
Лепиздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59. Типография им. Володарского
Лениздата, 191023, Ленинград, Фон¬танка, 57.
Лениздат, 1990.
(Страницы истории. Экспресс-выпуск).
I8ВN 5-289-00847-0
В абсолютном большинстве ранее непубликовавшихся материалов сборника — воспоминаниях непосредственных участников событий, в публицистическом исследовании «Последний удар», очерках историков, литераторов, журналистов — раскрываются истоки, ход и уроки одного ив крупнейших преступлений сталинизма, так называемого «ленин¬градского дела».
………… 63 3
«НОВГОРОДСКОЕ ДЕЛО»
В. СМИРНОВ
«Ленинградское дело» — это грандиозная провокация, которую можно уподобить «адской машине», хитроумно сконструированной, предательски подложенной и приве¬денной в действие в нужный момент и с максимальным эффектом. Прогремевший в Ленинграде в феврале 1949 года взрыв унес множество жертв, но еще долго раз¬летевшиеся во все концы страны осколки косили людей, вся вина которых заключалась в том, что они были вы¬ходцами из колыбели русской революции.
Новгородская область традиционно тяготела к Ленин¬градской области, в состав которой она входила до войны, и эта близость, не только географическая, к эпицентру влекла за собой особые последствия. Можно без преувели¬чения сказать, что эхо того далекого взрыва звучит и се¬годня, на пятом году перестройки...
Указ Президиума Верховного Совета СССР об образо¬вании Новгородской области был принят 5 июля 1944 го¬да. Решение диктовалось многими причинами. Катастро¬фические разрушения, которым подверглась эта земля, колоссальный ущерб, составивший 36 миллиардов рублей, невосполнимые людские потери требовали не только цен трализованных вложений, но и оперативного, максималь но приближенного к объекту руководства. Подготовитель нан работа началась задолго до Указа, и началась с кад¬ров. ЦК ВКП(б) возложил задачу формирования руко водства будущей области на Ленинградский обком. После рассмотрения нескольких кандидатур на пост первого секретаря обкома определилась фигура секретаря Ленин градского обкома Г. X. Бумагина, и теперь мы можем констатировать, что выбор был сделан на редкость гоч ный.
Григорию Харитоновичу только что исполнилось сорок лет, но за широкими плечами этого невысокого че-
($5 В. Смирнов, 1990
ловека в круглых очках было уже столько, что другому бы хватило на несколько жизней. Крестьянский сын, он четырнадцатилетним подростком в разгар гражданской войны добровольцем вступил в Красную Армию, потом учился на экономиста, с 1932 года на партийной работе. Войну встретил секретарем по кадрам Ленинградского об¬кома ВКП(б), был членом Военного совета округа. Орга¬низовывал подпольную и партизанскую деятельность на оккупированных территориях, обнаружив недюжинный конспиративный талант, а затем возглавил комиссию по руководству северо-восточными районами Ленинградской области, обеспечивая поставки в блокированный Ленин¬град топлива и продовольствия — задача, требовавшая нечеловеческих усилий.
В Новгороде отличное знание ленинградских кадров облегчило Бумагину формирование его «команды». И сейчас, раскладывая этот кадровый пасьянс, ощущаешь тщательность отбора, определенные, повторяющиеся тре¬бования к «бумагинцам». Это мужчины в возрасте 40— 15 лет, с большим опытом практической работы на ответственных должностях, проверенные в самых драма¬тических ситуациях, почти все с боевыми наградами, про¬шедшие фронт, блокаду или партизанский отряд. Не оставляет чувство, что Григорий Харитонович тяготел к людям, напоминающим его самого,— интеллигентным, житейски порядочным. Надо отдать должное и Ленин¬градскому обкому, безропотно пославшему в Новгород до¬брую треть своего руководящего состава. Впоследствии в этом усмотрят преступный умысел.
Итак, вот эти люди.
Вторым секретарем Новгородского обкома стал Иван Иванович Баскаков. Он был на четыре года моложе Бума¬гина, но его послужной список выглядит не менее внуши¬тельно. Начинал бондарем на цементном заводе, учился в педтехникуме, в комвузе, работал в Сталинграде на «Тракторострое», был секретарем парткома Свирьстроя, в апреле 1941 года избран секретарем Ленинградского об¬кома по промышленности. В годы войны возглавлял Луж- скую группу по организации и связи партизанских отря¬дов, одновременно руководил сооружением оборонитель¬ных рубежей на поручавшихся ему участках обороны Ле¬нинграда, за что был награжден орденом Красной Звезды. К трагической фигуре И. И. Баскакова нам еще пред-стоит вернуться.
Секретарь но сельскому хозяйству Николай Иванович Королев. 42 года, по образованию агроном, в прошлом ди
ректор совхоза, управляющий трестом молочных хо¬зяйств, в последнее
директор совхоза, управляющий трестом молочных хозяйств, в последнее время секретарь Ленинградского обко¬ма по животноводству. Глубокий знаток сельскохозяй¬ственного производства.
Секретарь по идеологии Иван Тимофеевич Иванкин. 41 год. Работал секретарем Архангельского обкома ВК11(б), преподавал основы марксизма-ленинизма в Ле¬нинградском кораблестроительном институте, заведовал агитпропом Ленинградского обкома.
Председатель облисполкома Петр Павлович Еремеев. 46 лет, бывший зампред Леноблисполкома, по образова¬нию — экономист-плановик с большим опытом практиче¬ской работы на территории будущей Новгородской обла¬сти. В начале войны — один из организаторов строитель¬ства оборонительных сооружений, с 42-го по 44-й год — член комиссии обкома по руководству северо-восточными районами Ленинградской области.
Все ведущие отделы Новгородского обкома также воз¬главили ленинградцы: Н. И. Кирьянов, И. И. Иванов, В. Е. Алешин, П. Г. Матвеев, В. II. Гордин, М. А. Фишман, Ф. Ф. Зенкевич. Первым редактором «Новгородской прав¬ды» стал опытный ленинградский журналист Б. М. Патри¬кеев. Много ленинградцев было и на других должностях.
...Ранним летним утром от Ленинграда по Московско¬му шоссе в сторону Новгорода выехала небольшая автоко¬лонна. С собой взяли только самое необходимое, семьи остались в Ленинграде, поскольку знали: жилья в Новго¬роде нет. Впереди медленно катил, объезжая еще незасыпанные воронки, видавший виды «бьюик» Бумагина.
Ехали долго, а когда приехали, не сразу поняли, что это Новгород. Города не было. Был громадный пустырь, просматривавшийся насквозь, заросший бурьяном, зага¬женный как только способны загадить сдаваемый город предчувствующие свою гибель оккупанты. Всюду страш¬ные картины разрушения и одичания, груды битого кир¬пича, остовы церквей, коробки полуразрушенных зданий. В кремле, словно павшие воины, лежали разбросанные фигуры памятника «Тысячелетию России» и бродили уцелевшие люди, оглохшие от бомбежек, оцепеневшие от горя и лишений. Приехавших встретил председатель горисполкома Михаил Васильевич Юдин, тоже ленингра¬дец. Новгородским мэром Юдин стал в июне 1941 года. Не успел принять дела, как началась война, и фронт с ошеломляющей быстротой покатился на восток — надо
было срочно спасать древние сокровища, эвакуировать население, обеспечивать транспорт. Из горящего Новго¬рода Юдин ушел в партизанский отряд, воевал в развед¬ке, был комбатом, участвовал в знаменитой диверсии на перегоне Ватецкая — Мойка, а в январе 1944 года с пере¬довыми частями Волховского фронта вошел в Новгород и приступил к исполнению прерванных обязанностей. Еще дымили пожарища, слышалась перестрелка, а в одном из подвалов кремля Юдин вел прием граждан, обеспечивал их кровом и пищей.
Обком обосновался в Колмове, в одном из зданий быв¬шей психбольницы. В окнах остались решетки, но не хва¬тало стекол, по коридорам с писком бегали крысы разме¬ром с кошку. Первое время спали тут же, вповалку. Хотя времени для сна почти не оставалось. На них сразу обру¬шилась лавина дел, крупных, тяжелых, как валуны, и мелких, но острых, как щебенка. Возвращение к жизни региона, две трети которого находилось в длительной ок¬купации, восстановление экономики, всех неисчислимых оборванных связей, утраченных структур — партийных, советских, административных — переплеталось с самыми первоочередными проблемами жизнеобеспечения людей. Надо было организовать энергоснабжение, добыть строй¬материалы, обеспечить разминирование будущих улиц, наладить питание, врачебную помощь,— и все это сплета¬лось в один тугой узел, так что не отделишь, где партий¬ная работа, где советская, а где хозяйственная. Но превы¬ше всего было возвращение людям веры в то, что мы еще заживем, только придется на несколько лет стиснуть зу¬бы, затянуть пояса и работать, работать до черного пота. И все они, будь то секретарь обкома или инструктор, в стоптанных кирзачах бредущий за десятки верст по сель¬скому проселку, были равно ответственны за все, что про¬исходило вокруг, и шли они не в контору «для подго¬товки вопроса», а к людям.
Аппараты обкома и облисполкома пополнялись местны¬ми кадрами. Выбор был небогат, приходилось брать со¬всем молодых, неопытных и учить на ходу. «Как же тер¬пеливо они возились с нами,— вспоминает работавшая в те годы в сельхозотделе Е. С. Гумбург,— какую ответ¬ственность за нас чувствовали!» «Отношения в аппарате были самые товарищеские, без чинопочитания, но дис-циплина железная,— подчеркивает бывший инструктор И. А. Зайцев.— Помню, целый месяц был в командировке в Тесове, организовывал торфоразработки. Возвращался за полночь, но обязательно должен был позвонить домой Баскакову, доложить, что сделано за день». «Работали по-комиссарски, на результат,— подтверждает бывший зав. сектором печати Н. К. Кулепетов.— Сначала сделаем, потом ждем звонка. Не позвонили — значит, все правильно». «Дисциплина в аппарате обеспечивалась не разноса¬ми, а делом»,— соглашается В. П. Молотков.
Так постепенно утверждался своеобразный стиль работы, который впоследствии стали называть «бумагин- ским» или «ленинградским». В основе его, если говорить попросту, хорошее отношение к человеку, внимание к его нуждам. И эго было вполне естественно: какого же еще отношения заслуживали люди, вынесшие на своих плечах трагедию, которой еще не знала история, не разуверив¬шиеся в социализме, несмотря на обрушившиеся жесто¬кости и несправедливости. Впрочем, как оказалось, не всем такой стиль показался естественным. Но это будет потом, а пока все силы и помыслы отдавались возрожденнию области, и каждый, даже небольшой шаг воспринимался как победа: электричество от энергопоезда, вода из крана, первая парикмахерская, столовая, первый звонок в школе, первый киносеанс, первый спектакль в восстановленном театре и даже первая книга, выпущенная в Новгороде в сорок пятом году. К социальным вопросам отношение было особое. В докладе на первой областной партконференции Бумагин целый абзац посвятил городской бане. Баня — это была не просто гигиена, это был символ возвращения мирной жизни, по которой так истосковались люди после четырех лет разлаженного, исковерканного] быта. 15 выступлениях Бумагина часто мелькает слово «культурно», чувствуется, что оно ему не просто нравится, но идет от понимания того, что в конечном счете всю определяется уровнем культуры человека и общества в целом.
Вместе с тем обком не замыкался на текущих делах, Уровень перспективного планирования, стратегического мышления был весьма высок даже по нынешним меркам, В экономике приоритеты отдавались стройиндустрии и местной промышленности, которые должны были став базой дальнейшего развития и насытить рынок товарами Предприятия планировалось широко рассредоточить по области, чтобы обеспечить социальное развитие районов вместе с тем не перегружать областной центр, который должен был развиваться как город-музей. В сельском хозяйстве ставилась задача восстановления колхозов и совхозов с упором на традиционные отрасли, особо подчсркивалась необходимость оказания помощи личным хозяй-
ствам: инвентарем, семенами, трофейным скотом. Высту¬пая 10 июня 1946 года перед директорами промышленных предприятий, Баскаков говорил об отличных перспекти¬вах новгородской экономики при условии грамотного хо¬зяйствования. Поразительно, но тогда среди разрухи, вместо того чтобы подхлестывать, кричать: «План любой ценой!», он говорил о хозрасчете, о техническом прогрессе, осуждал рекордоманию. «Не восстанавливать то, что было до войны,— говорил он,— а сразу выходить на новый тех¬нический уровень. Думать о будущем, не копировать до¬военную технику, старую технологию, завязать связи с наукой, окунуться в техническую информацию».
В 1948 году Новгородская область по целому ряду ос¬новных показателей вышла на довоенный уровень. С ог¬ромными усилиями, но выполнялся план хлебозаготовок, крестьянин отдавал хлеб до зернышка и фактически зада¬ром. Во многих районах пахали на коровах, на себе, но урожайность была на уровне 10—12 центнеров зерновых, то есть такой же, как в восьмидесятые годы. Люди рабо-тали истово, на совесть, без понуканий. На глазах менял¬ся Новгород. Архитектор Щусев, приехав летом сорок седьмого, не узнал город. «Вместо мертвого, разрушенно¬го, оскверненного Новгорода встает оживленный, много¬людный город, чувствуется, что он быстро растет, стреми¬тельно набирает силы. Стало меньше развалин, на солн¬це ярко играют красками стены восстановленных до¬мов, в разных концах видны целые поселки и улицы. Всюду кипит стройка, высятся леса», — писал Щусев в «Новгородской правде».
...Ночь на новый, 1948 год выдалась изумительная. Падал мягкий снег. Ярко горели электрическим светом окна Дома культуры железнодорожников, там играл ду¬ховой оркестр и кружились нарядные пары. Все верили, что впереди только хорошее, а все страшное осталось по¬зади. Верил в это и Григорий Харитонович Бумагин.
Тревожные симптомы стали появляться сразу после войны. Многие вещи не укладывались в сознании. Напри¬мер, эшелоны бывших советских военнопленных, которые из гитлеровских лагерей прямиком отправлялись в лагеря отечественные. Снова стали исчезать видные военачаль¬ники. Постепенно сгущалась общественная атмосфера. И прессе тошнотворные восхваления вождя перемежались Глухими угрозами в адрес интеллигенции. Появилось постановление ЦК ВКП(б) по журналам «Звезда» и «Ле¬нинград», на выходе было постановление по опере Мура¬дели «Великая дружба», где шельмовались гениальные Шостакович и Прокофьев. Лысенковцы добивали «вейсманистов-морганистов».
Николай Кузьмич Кулепетов, зав. сектором печати Новгородского обкома, находясь в командировке в Боровичах, увидел, как жгут уникальную библиотеку Кончанского монастыря. Выхватил из огня «Царственный летописец» 1872 года, привез в Новгород, показал Бумагину. Тот молча схватился за голову. Потом спросил: «Что мы можем сделать?» Сделать было ничего нельзя — приказ Главлита, который напрямую подчинялся МГБ.
Точила мысль: неужто возвращаются тридцатые годы? За что же так с народом-победителем? Понимали: что-то не то, но Сталину верили безоговорочно. От черных дум уходили в работу, не зная, что где-то на самом верху уже разработана операция, которую мы теперь именуем «ленинградское дело».
Отсчет «ленинградского дела» обычно ведется с 15 фев¬раля 1949 года, когда на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП (б) товарища Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП (б) тт. Родионова М. И. и Попкова И. С.».
Но для новгородских коммунистов «ленинградское дело» началось раньше, а именно: 24 ноября 1948 года, когда состоялся пленум, освободивший Г. X. Бумагина от обязанностей первого секретаря Новгородского обкома ВКП (б). Это свидетельствует о том, что расправу со свои¬ми политическими противниками организаторы провока¬ции начали не с Ленинграда, а с периферии, что подтвер-ждает мысль о существовании давнего, тщательно гото¬вившегося замысла.
Прежде чем рассказать о пленуме Новгородского обко¬ма, надо упомянуть о драматическом и загадочном проис¬шествии, случившемся много раньше. 4 февраля 1948 го¬да вечером в своей квартире выстрелом из револьвера по¬кончил жизнь самоубийством второй секретарь Новгород¬ского обкома И. И. Баскаков. При обыске были обнаруже¬ны две записки. Первая: «Дорогие товарищи, я ухожу из жизни честным патриотом своей Родины, верным делу Ленина — Сталина. Прошу не забыть семью». И вторая: «Дорогая, любимая Вера, милые ребята, прощайте, желаю вам счастья. Иван». В заключении экспертной комиссии причиной самоубийства называлось «врожденное заболе¬вание, которое выразилось в увеличении вилочковой же¬лезы и отсутствии ее обратного развития. Указанное от¬клонение сопровождается большой чувствительностью организма к заболеваниям, легкой утомляемостью, неспо¬собностью противостоять даже незначительным раздраже¬ниям». Особо подчеркивалось, что «возможность само¬убийства на политической почве полностью исключается».
Шаткость заключения очевидна. Легенда о сверхчув-ствительности и легкой утомляемости человека, который не только работал сутками, но и находил силы серьезно заниматься философией, экономикой (Баскаков вел семи¬нар для работников обкома), отличался сильной волей и мужеством,— такая легенда мало кого убедила. Поползли слухи, и, чтобы пресечь их, сочиняли всякие «версии», делали намеки, возмущавшие тех, кто близко знал Баска-кова.
Сейчас нам трудно строить догадки, хотя многие из бывших работников обкома убеждены, что к самоубийству Баскакова толкнули именно политические мотивы. Изве¬стно, что в тот день он говорил по телефону с Бумагиным, находившимся в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Е. С. Гумбург, последней разговаривавшая с Баскаковым, рассказывает о панке с документами неизве¬стного содержания, которую он просил передать Бумаги¬ну, когда тот вернется, и непременно с глазу на глаз. На ее недоуменный вопрос: «А почему вам самому не отдать ее?» — Баскаков ответил, что заболел, и, кажется, надолго. Наводит на размышление и тот факт, что Баскаков в 1937 году арестовывался по ложному обвинению, но избе¬жал расправы. По-разному можно толковать и посмерт¬ную записку. Почему Баскаков подчеркивает свою вер¬ность партии Ленина — Сталина, может быть, у кого-то появились сомнения на этот счет? Однако, повторяю, все эти соображения не дают оснований для определенного вывода. До начала раскрутки «ленинградского дела» было еще далеко. И все же выстрел, раздавшийся в Новгороде глухим февральским вечером, прозвучал сигналом тре¬воги.
Освобождение Бумагина от обязанностей первого секретаря обкома прошло спокойно. Товарищи тепло простились с Григорием Харитоновичем, которого ЦК от¬зывал телеграммой на курсы переподготовки, и только он сам да еще несколько человек чувствовали неладное. Пер¬вым секретарем Новгородского обкома был назначен (вы¬боры носили чисто условный характер) Михаил Николае¬вич Тупицын. Раньше Тупицын работал в Белоруссии. Симптоматично, что в недоброй памяти 1938 году он воз¬главлял управление НКВД Полесской области. По харак¬теру, по манере поведения Тупицын резко отличался от своего предшественника, бывшие обкомовцы отмечают в нем грубость, нажимной, авторитарный стиль. Впрочем, справедливости ради надо привести и другое мнение. Как полагает бывший секретарь обкома И. Т. Иванкин, Тупи¬цын не проявил той ретивости в избиении ленинградских кадров, которую ожидали те, кто его послал.
Тем временем Григорий Харитонович учился на кур¬сах в Москве. Там организовалась целая колония бывших ленинградцев. Потом их стали одного за другим вызывать в Ленинград. Бывший секретарь Лужского горкома И. И. Сергунин был арестован, как только появился в Смольном. Продержав сорок дней в «Крестах», его вызвали на бюро. Разбирательство занимало не более двух минут, обвиняемому не давали раскрыть рот. Наказание опреде¬лялось не степенью вины, а занимаемой должностью. Сергунину как первому секретарю горкома «полагалось» 10 лет, но его спасла Звезда Героя Советского Союза.
Г. X. Бумагин был отчислен с курсов 31 августа 1949 года. Два месяца ждал ареста. Его дочь Людмила Гри¬горьевна рассказывала мне, что за отцом велась откры¬тая слежка, он перестал спать, заболел на нервной почве фурункулезом. Наконец, его арестовали и увезли в Моск¬ву. 11 — 12 ноября в Новгороде состоялся пленум обкома, рассмотревший вопрос «О состоянии внутрипартийной работы в областной партийной организации». М. Н. Ту¬пицын сделал пространный доклад и только в самом кон¬це сказал то, ради чего и был созван пленум: «Бывший сек¬ретарь обкома Бумагин и председатель облисполкома Ере¬меев, погрязнув в целом ряде дел, встали на антипартий¬ный путь обмана ЦК ВКП (б), на путь разложения кадров».
Первым пунктом обвинения был вопрос о землянках. Речь шла о том, что два года назад «в целях создания видимого авторитета» руководители Новгородского обко¬ма и облисполкома сообщили в ЦК о ликвидации землянок в области, в то время как в ряде мест землянки оситались и в них жили люди. Вспоминая пресловутую историю с землянками, И. Т. Иванкин рассказал: «К тому времени мы народ из землянок действительно выселили Нам бы их тут же срыть. Собрались на бюро: что будем делать? Баскаков говорит: давайте оставим как резервный фонд. Люди возвращаются из эвакуации, на первое времпусть лучше землянки, чем ничего. Решение было кол-лективное, а обвинили во всем Бумагина. Просто искалй повод».
Другой пункт обвинения звучал устрашающе: Бума¬гин якобы истратил на обстановку для своей квартиры 135 тысяч партийных денег и 78 тысяч прокутил через «малый буфет». Что-либо более абсурдное трудно было придумать: личная скромность Бумагина была общеиз¬вестна, но клеветники не заботились о правдоподобности, руководствуясь принципом — чем чудовищнее ложь, тем больше шансов, что в нее поверят. Не поверили. Ни один из выступивших в прениях секретарей горкомов и райко¬мов партии не сказал ни одного плохого слова о Бумаги¬не, как к тому ни понуждал их президиум. Горько при¬знать, но по-иному вели себя члены бюро, работавшие с Бумагиным много лет бок о бок,— инстинкт самосохра-нения оказался сильнее чувства справедливости. Особенно активно отмежевывался от товарища А. Д. Федоров, вто¬рой секретарь обкома: «Мы знали о всех безобразиях, но не дали им должной оценки,— каялся он и тут же добав¬лял:— хотя я и давал правильную оценку действий ста¬рого руководства». Сочувствие партийного актива Бума-гину было настолько очевидно, что начальник областно¬го управления МГБ Речкалов разразился угрозами в ад¬рес тех, кто «занял линию молчания» или ведет разгово¬ры «о повторении 1937 — 1938 годов, об избиении кадров и т. д. Антипартийная линия, занятая этими людьми, не помогает исправлению ошибок, а только усугубляет ис¬кривление политики нашей партии». Уличающим тоном Речкалов клеймил Бумагина за то, что «в первые годы су¬ществования области он поощрял строительство личных домов и приобретение коров, что привело к разложению части актива». В заключение Речкалов сообщил об арес¬тах коммунистов за антисоветскую агитацию.
Вскоре после ареста Бумагина и Еремеева был взят под стражу и впоследствии расстрелян сменивший Ере¬меева на посту председателя Новгородского облисполко¬ма М. И. Сафонов, в прошлом первый заместитель пред¬седателя Леноблисполкома. Поводом для отстранения Сафонова от должности стала опубликованная им в «Нов¬городской правде» совершенно безобидная статья. Через некоторое время был снят с работы редактор газеты Пат¬рикеев.
1950-й — год лихорадочной перетряски кадров. Все, кто носил «клеймо» ленинградца, были сняты с работы по надуманному поводу, а то и без повода. По команде сверху был отстранен секретарь обкома по сельскому хозяйству Н. И. Королев. Лишились должностей практи¬чески все заведующие отделами. В. Г. Алешина и
П. Г. Матвеева обвинили в том, что, «работая в Новгородской области, все время выжидали подходящего момента, чтобы выехать в Ленинград». Трагикомично, что многие отстраненные ленинградцы впоследствии вернулись в Новгород и работали здесь до пенсии, а их главный обви¬нитель М. Н. Тупицын в апреле 1952 года убыл в Моск-ву на повышение и более здесь не появлялся. Остались без работы В. П. Гордин, М. Л. Фишман, И. И. Иванов. Долгое время находился «под колпаком» И. Т. Иванкин, познавший, что значит оказаться в опале: бывшие товарищи, встретившись с ним в коридоре, шарахались от него,| как от прокаженного. Кончилось вызовом в ЦК и направлением на работу в далекую Читу. Вскоре вся «бумагинская команда» была расформирована. На место ленинградцев пришли другие люди, часто случайные, во многом ; уступавшие по деловым качествам. Также выброшенный за ворота по вздорному обвинению в хищении 20 ты¬сяч рублей Н. К. Кулепетов вспоминал, как на пост, секретаря обкома по идеологии прислали какого-то морячка, добрейшего парня, но ничего не смыслившего в деле, к которому он был приставлен, зато виртуозно игравшего на гармошке. Кадровая чехарда продолжалась | сколько лет. Тупицына сменил Федоров, вскоре снятый, за развал работы, и только с приходом в область Г.Ф. Штыкова, уже после смерти Сталина, положение а стабилизировалось.
Но вернемся в год 1950-й. Из Ленинграда ползли чер¬ные вести. 1 октября выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила к расстрелу 1 Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, М. И. Родионова и . группу партийных руководителей.
31 марта 1950 года в Новгороде выездная сессия Верховиого суда РСФСР вынесла приговор бывшему председателю облисполкома II. И. Еремееву и другим руководящим работникам. По надуманному обвинению они были осуждены к различным срокам заключения. 30 октября услышал свой приговор Г. X. Бумагин: 25 лет лищения свободы. Наказание Григорий Харитонович отбывал во Владимирской тюрьме вместе с нацистскими преступниами, причем к тем относились лучше, чем к «врагам народа»..Его семья отправилась в ссылку в Сибирь, в район Канска. Там трагически погиб его сын. Зять Бумагина Владимир Васильев, слушатель Военно-медицинской ака¬демии, был вызван к начальству, где ему было предложено официально и публично отречься от тестя. В ответ молодой человек официально и публично заявил, что не
верит ни одному слову обвинения в адрес тестя, считает его настоящим коммунистом и никогда не откажется от него. В тот же день он был отчислен из академии, исключен из партии и отправлен за решетку. Как рассказы¬вала дочь Бумагина, Григорий Харитонович до конца дней не мог спокойно говорить об этом, на глаза навора-чивались слезы.
Трагические испытания выявляют мужество и челове¬ческое благородство. Но они же способны вызвать самые низменные чувства, развязать темные инстинкты. Именно эти годы отмечены эпидемией доносительства. Случайная фраза, неосторожное слово, сказанные вроде бы среди своих, странным образом мгновенно передавались «куда следует». Это было явление не местного масштаба, оно захватило всю страну, с доноса был снят моральный зап¬рет, он объявлялся символом патриотизма, и этим вос-пользовались ущербные, завистливые, чем-то недовольные люди. И. Т. Иванкин вспоминает, как однажды в ЦК уви¬дел свое «личное дело» и ужаснулся громадному коли¬честву подшитых в нем чудовищных анонимок. Характер¬на история исключения из партии М. В. Юдина, к тому времени возглавившего областную плановую комиссию. Но заявлению секретаря парторганизации Щедриной его обвинили в непартийных разговорах, в том, что он кри¬тически отозвался о «Кратком курсе истории ВКП(б)», заявив, что история идет вперед, а история партии оста¬ется без поправок и изменений. Этого оказалось достаточ¬но, чтобы изгнать из партии человека, тысячекратно дока-завшего преданность ей на деле в самые страшные дни войны.
Кануло в небытие партийное товарищество, которым была сильна «бумагинская команда». Дело все чаще усту¬пало форме. М. С. Гумбург вспоминает ночные бдения в кабинете Тупицына. Пресловутый ночной режим, изо¬бретенный Сталиным, постепенно выродился в нелепое и бесцельное пересиживание друг друга. Как ни странно, но дисциплина при крутом и жестком Тупицыне была хуже, чем при «либерале» Бумагине: количество персо¬нальных дел резко возросло, зато экономика буксовала. Впрочем, причины экономических проблем коренились глубже: давала сбой в мирных условиях административ¬но-командная система.
225
17 февраля 1954 года первым секретарем Новгород¬ского обкома стал Т. Ф. Штыков, в прошлом секретарь Ленинградского обкома. Начинались новые времена, на¬двигалась «хрущевская оттепель». Штыков вернул в Новгород многих ленинградцев. В стиле работы обкома снова стали просматриваться знакомые черты: демократизм, внимание к человеку, интеллигентность. Но не всех и но всё можно было вернуть. У людей оставался горький осадок, тяжкие воспоминания, во многом было утрачено светлое подъемное настроение первых мирных лет, оборваны в самом начале многие планы и замыслы.
Как-то летом приехал в Новгород реабилитированный Бумагин. Попросил у Штыкова машину, долго ездил по городу, вспоминал. Его узнавали с трудом. Четыре года тюрьмы сделали пятидесятилетнего Бумагина стариком. Он тоже узнавал не всех. Одних обнимал, от других отворачивался. В партийном архиве долго читал протоколы того ноябрьского пленума, заново много работал, много занимался общественными делами, хотя был не в чести у новых ленинградских руководителей. :щ К Г. В. Романову пробивался но ветеранским делам два года, но так и не был удостоен... О Новгороде всегда вспоминал с нежностью, часто бывал здесь. Умер Г. X. Бумагин 7 ноября 1980 года, в годовщину революции, которой беззаветно служил. В газетном некрологе о черной полосе в его жизни стыдливо умалчивалось.
Сорок лет спустя мы задаемся вопросом: что это было? Какова подоплека «ленинградского дела»? Одни исследователи полагают, что А. А. Кузнецов и его товарищи сто¬яли в оппозиции к сталинскому режиму, были «белыми воронами», которых заклевали вороны черные. Другие, напротив, считают, что ни о какой оппозиции говорить не приходится, а была борьба за власть двух принципиально не отличавшихся друг от друга группировок, подогревавмая Сталиным придворная интрига, закончившаяся кровавой баней.
Попытаемся рассмотреть третью точку зрения, а для этого обратимся к постановлению Политбюро от 15 фев¬раля 1949 года. Поскольку речь в нем шла о высшем эше¬лоне власти, не вызывает сомнения, что Сталин был ес¬ли не автором, то редактором этого документа. Итак, читаем: «Политбюро ЦК ВКП(б) считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следст-вием того, что у тт. Кузнецова, Родионова, Попкова имеется нездоровый, небольшевистский уклон, выражающий¬ся в демагогическом заигрывании с Ленинградской орга¬низацией... в попытках создать средостение между ЦК ВКП (б) и Ленинградской организацией и отдалить таким образом Ленинградскую организацию от ЦК ВКП (б)» (Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 128).
А теперь зададимся вопросом: в чем же выразился «нездоровый, небольшевистский уклон», о каком «дема¬гогическом заигрывании» идет речь? И что стоит за ха¬рактерным книжно-семинаристским словом «средосте¬ние», означающим Препятствие, преграду, мешающую объединению? Не идет ли речь о том самом «ленинград-ском стиле», который несли с собой партийно-советские кадры, прошедшие суровую, очищающую школу в блоки¬рованном Ленинграде? Колоссальные испытания, смер¬тельная угроза требовали инициативы, смелых, самостоя¬тельных решений, они же сблизили аппарат с народом, заставили уверовать в человека. Все это в сочетании с длительной вынужденной изоляцией от центра усилило характерную для Ленинграда, идущую от Кирова и еще раньше, от Ленина, демократическую традицию, которая в постановлении именуется «демагогическим заигрыва¬нием». Не в ней ли увидел опасность архитектор команд¬но-административной системы? И пусть субъективно А. А. Кузнецов и его товарищи были душой и телом пре¬даны Сталину, объективно «ленинградский стиль» озна¬чал альтернативу насаждаемому им жесткому, авторитар¬ному, основанному на слепом повиновении стилю. Вот почему были уничтожены не только руководители Ленин¬града, не только первые лица, но и разъехавшиеся по стране выдвиженцы этой партийной организации. Семена могли дать нежелательные всходы, и в ряде мест, напри¬мер, в Новгороде, они их дали, но были безжалостно за-топтаны. Как знать, не случись этого, может быть, не пришлось бы партийным комитетам сегодня так трудно, порой мучительно обретать новый стиль, восстанавли¬вать доверие людей.
